И, как вы сами понимаете, в такие дни особенно хорошо думается о смерти. Человек, как сказал один лирический герой, внезапно смертен и тут гадать можно бесконечно.
Минут пять, короче, размышлял о том, что выпадет мне. Онкоцентр, безнадежная борьба с "чемпионом в тяжелом весе" -- опухолью, то есть, долгая агония, когда даже героин ощущений не снимает? Или, простенько, жгучая боль в груди, отдающая в обе руки и ты носом в ковер -- хлоп? И так и будешь лежать, пока не протечешь на потолок соседям, чем сильно тех обрадуешь. Или отличный удар на нерегулируемом перекрестке, от которого летишь метра на четыре, непременно выбиваясь из своих ботинок? Или еще один отличный удар, но уже свинцовой трубой по затылку, там где потемнее?
Или, опять-таки, в собственной постели -- с окурком. Ну или рвотными массами в легких (благородная смерть, Джон Бонэм так умер).
Количество вариантов просто не поддается исчислению, особенно если брать военную тему. Даже любопытно, как это: только что все нормально и тут тебя нет (если верить атеистам), или, напротив, есть, но какой-то другой (если верить всем остальным). Это если тебе в голову попал снайпер. Гореть в танке, тонуть в задраенном отсеке, угасающим взором наблюдать свои кишки, лежа на нейтральной полосе -- нет, военные аспекты мы и до утра не перечислим. Лично мне это вряд ли светит. Мой вариант, скорее всего окажется простеньким, урбанистическим.
Экзотику не берем, хотя я иногда и задумывался, что ощущает человек, летящий этажа с десятого. По своему очень короткому парашютному опыту могу сказать, что до раскрытия основного не видел ничего -- какая-то серо-зеленая муть и свист в ужах. Ну, потом трескучий хлопок -- и уже можешь любоваться пейзажем, проверь только купол и запаску расчекуй. Мелькнула шальная мысль, что такой хлопок -- это и есть удар об асфальт; после него и начнется самое интересное.
А вот если бы пришлось выбирать? Сейчас я, как ни странно, склоняюсь к спаррингу с тяжеловесом. Типа, даже любопытно, на сколько меня хватить.
Интересно, после таких писаний меня многие расфрендят?
Апдейт:Хорошая женщина
Джилл заметила, что я упустил из виду инсульт. Она права, конечно (не будем придираться к мелочам вроде той, что инфаркт -- это и есть инсульт миокарда), но я все же рассматриваю инсульт не как смерть или умирание, а как некую относительно устойчивую форму жизни, жутковатую, правда.Пока все это формулировал, вспомнил про писателя Сигизмунда Кржижановского. Его сейчас мало кто знает (хотя вики-статья довольно объемная). И был у него рассказ "Бумага теряет терпение". Кр. содерж.: отовсюду исчезло все, что когда-было либо написано или напечатано. Примерно, как у Лема в "Профессоре Донде", с той разницей, что у Лема информация исчезла только с цифровых носителей и не просто исчезла, а перешла в новое качество, родив новую вселенную, а у Кржижановского -- фигу. Впрочем, в обоих случаях всевозможные катастрофы были неисчислимы.
Это имело странное последствие: как-то Кржижановский читал газету -- и внезапно замер, уставившись на лист безумными глазами. Буквы зашифровались! Оказывается, произошел микроинсульт и заблокировалась именно та часть мозга, где хранился алфавит. Символы превратились в кракозябры.
Когда я думаю о литературной работе, то иногда вспоминаю этот случай: то, что ты пишешь, может вернуться к тебе и вот таким образом.
Journal information