Под катом будет много про говно. Я вас предупредил.
— Сестра-а-а!
Это Старичок. Мне немного неловко, что я выбрал для него настолько банальное произвище. Но потом я услышал, что сестры тоже называют его Старичком и был этим несколько утешен.
— Сестра-а-а!
Слабовато у него получается. А тут Княгиня из-за ширмы:
— Сестрички!
Это уже много. Напряг я свои каверны и гаркнул:
— СЕСТРА!
Хорошо так гаркнулось. Отрывисто, раскатисто. Так морская среднекалиберная артиллерия стреляет.
Тишина. Что за черт.
Надо вам сказать, что все больницы делятся на два вида — те, где есть кнопка вызова сестры и те, где нет. Мы с Александром Петровичем как-то чуть не поругались из-за того, что он преимущественно попадал в больницы первого вида, а я — во второго.
В реанимации 4-й Градской сестра тоже не вызывалась, а потому я спросил окружающих: чего делать, когда зов природы застигнет? Мне ответили, чтоб позвал кого-нибудь. Я так и сделал. Пришел доктор южного вида, зевнул и сходил за сестрой.
В реанимации 3-й Туберкулёзной порядки свои. Когда приперло, я собрал остатки сил и завыл:
— И-и-люди-и-и!!
Тогда я ещё не знал, какая там акустика. Через несколько секунд раздался топот многих ног и в палату влетели человек десять во главе с завотделением. Ну а я такой бархатным голосом объясняю им, что настала мне пора посрать. Они ничуть не обиделись, исторгли из своей массы санитарку и она помогла мне управиться с делами.
Хуже было в другой раз.
— Вам снотворное дать?
— Конечно, дать, — почти машинально даешь ответ на этот вопрос.
Дали две феназепамины — нулевой эффект.
— Ещё что-нибудь дать?
— Конечно, дать.
И дали таблеточку, название которой ничего мне не говорило, а потому я его не запомнил. И Старичку, соседу моему, дали.
Проснулся я глубокой ночью с ясным осознанием простого и страшного факта: я — член диверсионной группы Отто Скорцени. В углу вон уже парашюты лежат. Но я же не хожу! На черта им безногий диверсант?
(Уже сильно потом, подумав, я понял, что лежачий больной вполне в состоянии прыгнуть с парашютом. Надо надеть на него парашют (зрелище будет незабываемое, куда круче смены памперса), положить на каталку и по команде 'Пошел!' с криком 'Банзай!' выпихнуть то, что получилось в самолетную дверь. Нужно только, чтобы ноги немного двигались — чтобы правильно группироваться. Каталке, конечно, хана. Но ради такого дела…).
В общем, неходячий диверсант нужен только как смертник. Прикрывать отход. Операции Скорцени всегда были сложные и причудливые. И по большей части, неудачные. Не зря Старинов называл его не иначе, как пиздоболом. Такой и до безногих смертников додумается. Ещё к стене были прислонены какие-то картины. Я знал, что мы должны взять их с собой. На хрена? Ответ один: это часть плана Отто Скорцени.
Все было ясно, кроме одного: отчего же комната в диверсионном центре так похоже на нашу реанимационную палату? Дверь вон один в один.
И вообще, ведь на дворе 2017 год? Может ли Скорцени проникнуть и в 2017 год, и в туберкулёзную больницу? А хрен его знает!
Я посмотрел влево. Старичок лежал привязанный к койке. Неспроста это.
Но тут странная дверь открылась и вошла медсестра Наташа. В этот момент мое сомнение только усилилось. Тем более, что парашюты и картины куда-то исчезли, а я вспомнил о принятых таблетках.
— Наташа, — произнес я во внезапном озарении, — я что-нибудь делал?
— Нет, — ответила она холодно. — Ты только орал. Вы вдвоем всю реанимацию разбудили.
Путем таких же коротких расспросов я узнал, что Старичок сначала тоже орал, потом полез с койки, полетел на пол и прямо в полете обосрался. Тут-то его и привязали к койке, от греха дальше. Конечно, тому могла быть простая и прозаичная причина: он просто звал санитарку с судном. Но мне все же хотелось думать, что это как-то связано с парашютами.
Оставалась последняя проверка.
— Наташ, а что это там за ширмой?
За ширмой были какие-то грузы, которые тоже надо было сбросить. Я знал это точно, а тут засомневался.
— За ширмой, — ответила Наташа уже с откровенным презрением, — лежит ваша соседка. Она девочка, потому и за ширмой.
И мир с грохотом стал на место. Скорцени, иди на хер.
Так и не пришлось мне никуда прыгать. Оно и к лучшему. Не люблю играть за фашистов.
Это было тогда. А сейчас я завопил ещё раз:
— СЕСТРА!! — и нормальным голосом, — Да что ж такое, сил никаких нет.
— Ну что там у вас ещё? — раздалось в ответ.
Значит, услышали реплику полностью, и про то, что сил нет тоже. Я уже говорил, что акустика в реанимации особенная. Сейчас зайдут. Заходят.
— Ну?
Я показал пальцем на Старичка и на ширму с Княгиней: вот, мол, у людей проблемы.
— А ты чего орал? — спросили меня.
— А я так, — говорю, — за компанию.
Сестричка как захохочет.
Сейчас лежу, вспоминаю это все. Странно думать, что дело было осенью прошлого года.
Journal information