a_lamtyugov

Предаюсь воспоминаниям о том, как лежал в реанимации.

Под катом будет много про говно. Я вас предупредил.


— Сестра-а-а!

Это Старичок. Мне немного неловко, что я выбрал для него настолько банальное произвище. Но потом я услышал, что сестры тоже называют его Старичком и был этим несколько утешен.

— Сестра-а-а!

Слабовато у него получается. А тут Княгиня из-за ширмы:

— Сестрички!

Это уже много. Напряг я свои каверны и гаркнул:

— СЕСТРА!

Хорошо так гаркнулось. Отрывисто, раскатисто. Так морская среднекалиберная артиллерия стреляет.

Тишина. Что за черт.

Надо вам сказать, что все больницы делятся на два вида — те, где есть кнопка вызова сестры и те, где нет. Мы с Александром Петровичем как-то чуть не поругались из-за того, что он преимущественно попадал в больницы первого вида, а я — во второго.

В реанимации 4-й Градской сестра тоже не вызывалась, а потому я спросил окружающих: чего делать, когда зов природы застигнет? Мне ответили, чтоб позвал кого-нибудь. Я так и сделал. Пришел доктор южного вида, зевнул и сходил за сестрой.

В реанимации 3-й Туберкулёзной порядки свои. Когда приперло, я собрал остатки сил и завыл:

— И-и-люди-и-и!!

Тогда я ещё не знал, какая там акустика. Через несколько секунд раздался топот многих ног и в палату влетели человек десять во главе с завотделением. Ну а я такой бархатным голосом объясняю им, что настала мне пора посрать. Они ничуть не обиделись, исторгли из своей массы санитарку и она помогла мне управиться с делами.

Хуже было в другой раз.

— Вам снотворное дать?

— Конечно, дать, — почти машинально даешь ответ на этот вопрос.

Дали две феназепамины — нулевой эффект.

— Ещё что-нибудь дать?

— Конечно, дать.

И дали таблеточку, название которой ничего мне не говорило, а потому я его не запомнил. И Старичку, соседу моему, дали.

Проснулся я глубокой ночью с ясным осознанием простого и страшного факта: я — член диверсионной группы Отто Скорцени. В углу вон уже парашюты лежат. Но я же не хожу! На черта им безногий диверсант?

(Уже сильно потом, подумав, я понял, что лежачий больной вполне в состоянии прыгнуть с парашютом. Надо надеть на него парашют (зрелище будет незабываемое, куда круче смены памперса), положить на каталку и по команде 'Пошел!' с криком 'Банзай!' выпихнуть то, что получилось в самолетную дверь. Нужно только, чтобы ноги немного двигались — чтобы правильно группироваться. Каталке, конечно, хана. Но ради такого дела…).

В общем, неходячий диверсант нужен только как смертник. Прикрывать отход. Операции Скорцени всегда были сложные и причудливые. И по большей части, неудачные. Не зря Старинов называл его не иначе, как пиздоболом. Такой и до безногих смертников додумается. Ещё к стене были прислонены какие-то картины. Я знал, что мы должны взять их с собой. На хрена? Ответ один: это часть плана Отто Скорцени.

Все было ясно, кроме одного: отчего же комната в диверсионном центре так похоже на нашу реанимационную палату? Дверь вон один в один.

И вообще, ведь на дворе 2017 год? Может ли Скорцени проникнуть и в 2017 год, и в туберкулёзную больницу? А хрен его знает!

Я посмотрел влево. Старичок лежал привязанный к койке. Неспроста это.

Но тут странная дверь открылась и вошла медсестра Наташа. В этот момент мое сомнение только усилилось. Тем более, что парашюты и картины куда-то исчезли, а я вспомнил о принятых таблетках.

— Наташа, — произнес я во внезапном озарении, — я что-нибудь делал?

— Нет, — ответила она холодно. — Ты только орал. Вы вдвоем всю реанимацию разбудили.

Путем таких же коротких расспросов я узнал, что Старичок сначала тоже орал, потом полез с койки, полетел на пол и прямо в полете обосрался. Тут-то его и привязали к койке, от греха дальше. Конечно, тому могла быть простая и прозаичная причина: он просто звал санитарку с судном. Но мне все же хотелось думать, что это как-то связано с парашютами.

Оставалась последняя проверка.

— Наташ, а что это там за ширмой?

За ширмой были какие-то грузы, которые тоже надо было сбросить. Я знал это точно, а тут засомневался.

— За ширмой, — ответила Наташа уже с откровенным презрением, — лежит ваша соседка. Она девочка, потому и за ширмой.

И мир с грохотом стал на место. Скорцени, иди на хер.

Так и не пришлось мне никуда прыгать. Оно и к лучшему. Не люблю играть за фашистов.

Это было тогда. А сейчас я завопил ещё раз:

— СЕСТРА!! — и нормальным голосом, — Да что ж такое, сил никаких нет.

— Ну что там у вас ещё? — раздалось в ответ.

Значит, услышали реплику полностью, и про то, что сил нет тоже. Я уже говорил, что акустика в реанимации особенная. Сейчас зайдут. Заходят.

— Ну?

Я показал пальцем на Старичка и на ширму с Княгиней: вот, мол, у людей проблемы.

— А ты чего орал? — спросили меня.

— А я так, — говорю, — за компанию.

Сестричка как захохочет.

Сейчас лежу, вспоминаю это все. Странно думать, что дело было осенью прошлого года.